Сейчас кибернетика одна из самых распространенных областей современных знаний и это слово у всех на слуху. Но мало кому известно, что одним из первых, кто описал основные принципы науки управления был выдающийся польский философ XIX века Борнислав Трентовский (1808—69). Он же первым ввел в польский язык сам термин «кибернетика» в книге "Отношение философии к кибернетике, или искусство управления народом" изданной 1843 году. Трентовский считал, что эффективно можно управлять только по настоящему образованным обществом и этому вопросу посвящен главный труд его жизни – двухтомник, вышедший в 1842 году "Chowanna, или система народной педагогики как навыков преподавания, науки и просвещения, словом образование нашей молодежи" (Chowanna, czyli system pedagogiki narodowej jako umiej?tno?ci wychowania, nauki i o?wiaty, s?owem wykszta?cenia naszej m?odzie?y). В этой работе, рассматривая основные принципы воспитания молодежи Трентовский также указывает на роковые ошибки в польской истории, приведшие этот великий славянский народ в то плачевное состояние, в котором он оказался к концу XVIII века.
Помимо кибернетики, Трентовский был создателем оригинальной этнофилософии. Например, он, отнюдь не сомневаясь в значимости и пригодности европейской, прежде всего немецкой философии, считал, что эта общая, универсальная философия перестала быть пригодна для решения специфических польских вопросов. Согласно Трентовскому, польская национальная философия должна стать отражением польского характера, поэтому следует очистить немецкий идеализм от всех немецких налетов и определенным образом приспособить его к польским потребностям. Философ Трентовский в своих трудах не мог не коснуться вопросов религии. И здесь смотрел на проблему под национальным углом зрения. Он призывал различать «вечную религию» и «временные религии», которые первоначально считались «божественными откровениями», но потом устаревали, окостеневали и отпадали от Бога.
Образование Бронислав Трентовский получил в Варшавском университете. Затем был преподавателем латинского языка, истории и литературы в Щучине. Активное участие в польском восстании 1831 г. в дальнейшем принудило его к эмиграции. Он был приват-доцентом во Фрейбурге, потом переселился в Париж, где в 1845—47 гг. редактировал журнал «Terazniejszo??i przyszolo??», деятельно интересуясь политическими вопросами.
Изданные труды:
«Grundlage der universellen Philosophie» (Фрейб., 1837); «Chowanua czyli system pedagogiki narodowej» (Познань, 1842); «My?lini, szyli caloksztalt logiki narodowej» (Познань, 1844); «Stosunek filozofii do cybernetyki» (Познань, 1843)
Бронислав Фердинанд Трентовский - воистину выдающийся философ, во многом опередивший свое время, и потому при жизни оставшийся в тени. Он был одним из крупнейших ученых в истории поляков, и одним из тех, для кого были не важны ни мирская слава, ни успех, а важна была только его миссия. И самое невероятное, что он почти совершенно неизвестен современным полякам. Более того, самая важная его книга - Bo?yca - никогда не была опубликована в полном объеме и ее рукопись по-прежнему закрыта для поляков и лежит в Музей Чарторыйских в Кракове.
Критикуя существующие философские системы, Трентовский осуждает их за односторонность и пытается примирить идеализм с реализмом. Вполне осуществить эту задачу примирения, по его мнению, призваны славяне. Но одним из главных препятствий для осуществления славянами их призвания Трентовский считал разногласия между ними, и прежде всего между двумя самыми великими его представителями - русскими и поляками. Эти разногласия были заложены тысячу лет назад в результате крещением поляков по латинскому обряду.
Редакция сайта «Западная Русь» считает, что нашим читателям будет важно ознакомиться с некоторыми мыслями Трентовского. С этой целью публикуем в трех частях перевод с польского двух отрывков из второго тома книги "Chowanna, или система народной педагогики как навыков преподавания, науки и просвещения, словом образование нашей молодежи" стр. 749-752 и стр. 806-833. (примечания к тексту от редакции сайта)
CHOWANNA
czyli system
pedagogiki narodowej
jako umiej?tno?ci wychowania, nauki i o?wiaty, s?owem wykszta?cenia naszej m?odzie?y
Chowanna, или система народной педагогики как навыков преподавания, науки и просвещения, словом образование нашей молодежи.
1842. Познань.
(стр. 749-752 и стр. 806-833)
Страницы переведенных отрывков книги на польском языке в формате PDF
Полностью два тома этой книги на польском языке можно найти на польском философском портале имени Бронислава Трентовского по этой ссылке:
http://pedagogika-filozoficzna.eu/index.php?option=com_content&view=article&id=104&Itemid=95
В конце 10 в. введена в Польше христианская религия римского исповедания. С одной стороны, это было великим счастьем нашим, потому что связало нас раз и навсегда с западом и собственною Европою, назначение которой - высшая цивилизация, просвещение и свобода; с другой - это было также и большим несчастьем, потому что подчинило нас безусловной власти не всегда святых наместников св. Петра. Власть эта среди народа, питающего отвращение к романским и германским разбоям, была совершенно не нужна, она отворила широко дверь в кабинет польских дел чужому и далекому ватиканскому двору - до того, что монахи долго не принимали поляков в свое братство, а на послушание принимали одних иностранцев. Эта-то власть интригою, прежде у нас неизвестною и не имеющею дотоле названия на нашем языке, но укорененною среди латинских монахов, заразила наш невинный образ мыслей и привлекла на страну бедствия, которые вскоре и обнаружились. Папа считал нас естественною провинциею нового римского государства, которое искони было св. утопиею его апокалипсических грез и, выдумавши, быть может, что Домбровка1), жена Мечислава 2), подарила ему надвислянский край отдал его в лен германским королям и позволил нас поработить.
0, Боже, где справедливость!.. Отсюда войны с германцами - до знаменитой битвы на Собачьем Поле 3), решившей наше - быть или не быть. Битва эта была так важна для нас, как битва франков с сарацинами, решившая - Библия или Коран должен господствовать над Европою. Если бы мы этой битвы не выиграли, то нас онемечили бы также, как чехов, моравов и других наших братьев.
Честь, честь польским храбрым победителям, сражавшимся за самое святое, хотя и противное видам папе, дело! Здесь отыскали мы давнюю свободу, утраченную нами с Принятием религиозного римского скипетра. Наконец, западное духовенство разрушило наши давние идольские капища, но вместе с тем истребило все малейшие остатки нашей вековой цивилизации и заставило нас принять, несогласный с нашим народным духом, чужой лоск.
Даже самому языку польскому угрожало уничтожение, потому что его прозвали варварскою речью, отстранили от богослужения и хотели мертвою латынью, как пороховою миною, взорвать его на воздух. Отечественный язык должен был отправиться на кухню - и притом на очень долгое время. Только Горницкий 4) первым отважился сказать: "Не знаю, почему так низко мы думаем о своем языке, будто бы он неспособен обнять латинских наук; мне кажется это большою глупостию". Латынь была для нас также вредна, как и римская политика, потому что наш язык вовсе не был хаотическою смесью, как первоначальный итальянский, испанский и французский, или романский, но чистым, оригинальным, самородным и уже отлично выработанным языком.
Словом - не с пристрастьем, но с сердечною болью мы должны высказать здесь такую истину: чем были для старого Рима - варвары, тем самым почти был для нас новый Рим. Рим никогда не переставал быть хищною и кровожадною волчицей! Народ польский также долго ненавидел такую религию, которая была убийственным кинжалом для его народности. Он заблуждался, но кто же тут виноват? Если бы народ польский полюбил искренно вновь введенную религию, то не было бы ни того страшного междуцарствия, во время которого возмущенное крестьянство разрушало христианские храмы и лило кровь иностранных и непонимающих человеческого голоса, монахов, ни Казимир I не получил бы от римской церкви названия «Восстановитель» 5).
Теперь один исторический вывод, одна - следующая гипотеза.
Если бы христианство пришло к нам с востока, или же как говорит Мацеиовский 6), если бы, пришедшее к нам из Греции христианство славянское не было истреблено западным христианством при Мечиславе7), то наша история была бы совершенно иною. Библия непременно переведена была бы на польский язык еще при Болеславе Храбром 8), язык при обрядах и церковных песнях усовершенствовался б и удержал свойственныя ему кирилловские буквы.
За поляками всегда признают необыкновенные способности. Мы не жили ни под игом татарским, как русские, ни под плюдрами (панталонами) германцев, как чехи и другие наши братья. Как же высоко могло бы развиться при таких обстоятельствах наше просвещение! Науки и искусства греческие, по падении Восточной Империи, перенесены были бы из Константинополя прежде в единоверный грекам Краков, а не к итальянцам на запад. Мы не знали бы так долго терзающей нас заразы духовной, т. е. латыни; быть может мы сделались бы другою древнею Грециею, Афинами! Кривоустый 9) не разделил бы своего государства между многочисленными сыновьями, потому что на востоке не было такого примера! Но такого жребия не предназначало нам небо. Бог знал, что делал и для чего прицепил нас к западу ...
Как в Европе новое время начинается с Мартина Лютера, так в Польше с Гозия 10). Это два мужа одинаково поражающего народного красноречия, но совершенно противоположных убеждений. Третер говорит: «писания Гозия мир чтит , а его делам удивляется». Ореховский11) говорит: «признаюсь (по правде о себе скажу, что я не способен держать свечку для чтения тогда, когда Гозий читает; но если ты хочешь дать меня ему в товарищи, тогда я могу пригодиться разве на то, чтобы за ним книжки носить». Этот папский вития был назван латинским Эсхилом и Августином своего века. Гозий – один из тех великих людей, которые родятся на несчастье человечества и заслуживают позднее его проклятие, сами того не сознавая.
Как именем Коперника или Григория из Санока может гордиться каждый поляк, так, при воспоминании Гозия, заболит сердце у каждого из нас, кто имеет непредзанятое и справедливое суждение. Получивши от папы за свои соборные заслуги титул великого Кардинала и проникнувшись духом своего приятеля Del Monta, Гозий возвратился в Польшу. В то время она была еще просвещенною и вместе с Европою чувствовала несообразность гильдебрандского престола12), она имела в своих недрах множество, почти половину народонаселения диссидентов. Гозий начинает с борьбы и на жизнь и на смерть, ездить из города в город, вызывает на диспуты, громит, интригует, выгоняет по одиночке еретиков и ссорится с магнатами. Составляется сейм. Гозий хлопочет о принятии постановлений тридентского собора13). Но народное просвещение не дозволило этого. Польский сейм отвергает тридентский собор и Гозия - почти с гордостью. Этот папский подвижник, не желая совершенно уйти с поля битвы и уничтожить дела своего римского владыки, умел уговорить слабого короля - подписать соборные акты. Таким образом собор тридентский был отвергнут нашим народом, а принят королем, почему, на основании отечественных прав, остался неважным и необязательным. Постановления этого собора позднее возобладали над Польшей, когда она утратила древнее свое просвещение, но только de facto, а не de jure.
Даже в наше время, напр. 1825 г., варшавский сейм, учреждая разводные права и ссылаясь на давние польские сеймы, не сообразовался с постановлениями тридентского собора, как не обязательного для нашего народа, и в другой раз его отвергнул. Несмотря на то, собор этот господствовал у нас, и господствует. Так велико влияние на нас в новейшее время духовенства! Ничем не пораженный, Гозий гремит на сеймах против диссидентов и домогается изгнания их из отечества. В то время поляки были настолько образованны, что многие из них, имея во главе Радзивилов, так рассуждали: «Нужно быть слепым, чтобы не видеть в римском исповедании несообразностей, поражающих разум, и не восставать против папы, который старается вселить глупость во всех христиан».
Поэтому реформа религии необходимо нужна. Но зачем нам принимать швейцарское или германское учение? Разве мы не имеем собственных голов и не в состоянии приспособить христианство к нуждам нашего отечества? Установим чисто-католическую церковь, изберем польского папу. Эго были превосходные мысли, но к несчастью ни один польский Лютер не выступал на сцену. Кальвинисты, социниане и чешские братья были после того нашими главными диссидентами. На сейме против новаторов Гозий так говорил: «О добродушный, слепый народ! Беситься, беситься тебе непременно хочется! Бесись же, но, по крайней мере по-польски! О ужас! Ты жаждешь нового Бога! Разве ты не знаешь знаменитого бродяги Григория Мазура? Так сделай его своим Богом, построй ему не римскую церковь св. Петра, потому что она, как ты говоришь, недостойна настоящего времени, но мазовецкую уютную церковку! Действительно это будет глупость, но глупость народная, национальная. Тебе хочется более покойной веры, ты желал бы надеть более пространную обувь, так влезь в лапти мазура Гжели».
Такими и тому подобными сугубыми сарказмами одержал победу наш кардинал. Сейм почти приговорил диссидентов к изгнанию. Но пани протестовали против этого, говоря: «свободный шляхтич не зависит от самого короля, а тем менее от папы. Такой закон убивает польскую свободу». Таким образом богатые диссиденты остались в отечестве, а убогие или прибегнули к их покровительству, или должны были оставить отечество. Превосходный порядок! Гозий, недовольствуясь полученными уже лаврами, за позволением короля, вводит в отечество иезуитов, отдает им школы и грозит разноверцам преследованием без милосердия, о нем мы будем говорить далее, в своем месте. Умер он в Италии, с тоскою в сердце о том, что еще не много сделал для счастья нашего отечества!
Иезуиты начали втираться в дома магнатов и интриговать. Главнейшие их усилия направлены были к ослеплению народа, чего они очень метко старались достигнуть на школьной молодежи, как будущей Польше. Многое им нужно было победить. Народ долго им сопротивлялся. Но по их старанию и влиянию избран был на престол соломенный болван - чучело шведский Сигизмунд III14). Иезуиты восторжествовали. Судьба Польши решена. Несчастное отечество, подобно раку, начало пятиться назад - и притом с такою же силою, как Европа вперед. Посмотрим теперь на дальнейшие действия иезуитов, этих наших реформаторов!
Отцы иезуиты, очистивши более или менее Польшу от диссидентов, обратились против схизматиков, т. е. против польских русинов греческого исповедания. Но с ними трудно было бороться потому что население греческого исповедания почти втрое превышало население католическое. Благоразумие требовало здесь макиавелевское искусство, а в нем иезуиты всегда были мастерами. Составили план. Нужно начать с обращения греческого духовенства в католичество (прозелитизм), дать привлеченным епископам и священникам богатые волости, осыпать их богатством, таким образом заохотить других следовать их примеру, нужно было произвесть между православными партии, раздвоить русский народ и приготовить основания для борьбы: «разделяй и повелевай, успех несомненен». Этот план был представлен нетерпеливому уже по природе королю, ему обещали небо за привлечение стольких миллионов в недра единой католической церкви, и с душою и телом захватили его на свою сторону.
Русский народ, а особенно, так называемые, козаки добровольно соединились с Польшею, вскоре после соединения нашего с Литвою. Условия договора основывались на следующем рассуждении: мы соединяемся с поляками, но как свободные со свободными и как равные с равными. Польша с самого начала торжественно обеспечила им свободу и равенство с собою, обещала уважать их, как братьев, и козаки охотно проливали кровь свою в ее защиту. Сигизмунд Август15), в 1563 г., уравнял дворянство русское с польским и даровал ему право посылать своих послов на наши сеймы. Шесть лет спустя, тот же самый монарх подтвердил им прежде заключенные с Польшею договоры, т. е. свободу и совершенное равенство. В таком положении были дела, когда иезуиты составили заговор против честной и воинственной Руси, которая была нашим щитом против татар и турок, вообще нашею правою рукою.
Отыскавши для своих целей митрополита киевского Михаила Paгозу16), воспитанника и орудие иезуитов, Сигизмунд III, в 1590 г. вызывает русских епископов в Брест перед комиссиею, составленною из иезуитов и их защитников, и приказывает им подписать унию с папскою церковью. Иезуиты сулят епископам золотые горы. Восемь епископов приступили к унии, остальные протестовали. Непослушных лишили власти и начали преследовать. Козацкий гетман Криштоф Косинский17) восстал против брестской комиссии, как нарушающий давние права русского народа и заключенные с Польшею договоры. Комиссия, под видом взаимного объяснения, сманила его в Брест и приказала замуровать его живого, как бунтовщика. Казаки, узнавши об этом, спешат на защиту своего гетмана, побеждают польское войско под Пяткою, берут приступом Брест, но уже не застают в живых своего гетмана. Коронный гетман – Жолкевский18), также орудие иезуитов, способствует унии мечем и принуждает русский народ к принятию ненавистной веры. И что всего хуже, запрещает козакам, вопреки всем прежним договорам, выбрать нового гетмана. Естественно, что козаки не захотели слушаться. Они отправили к королю полковника Лободу 19) с жалобою. Он говорил, между прочим, что не жалуется на поляков, но на иезуитов и нечестивые их орудия, что иезуиты своими интригами убивают отечество, что с падением Руси падет также и Польша. Король повел себя по-иезуитски, притворился, что ни о чем не знает и, обещая козакам правосудие, отпустил их посла. Вскоре после того дают знать козакам, чтоб они отправили посла в Варшаву, будто бы для договора. Их прибыло восемь, между ними также Лобода и новоизбранный гетман Наливайко20). Но в Варшаве, по свидетельству летописи, послов козацких тотчас упрятали в подземельную тюрьму, а через два дня привели их на торговую площадь и объявили, что они должны умереть, как враги Христа. Их умертвили поносною смертию 21). За тем последовало сеймовое определение, обрекающее весь русский народ на польское крестьянство (польские хлопы), и запрещающее ему высылать депутатов своих на сеймы.
Князь Константин Острожский22) и сын короля Владислав восставали за угнетенную Русь, но напрасно. Началась война ужасная, потому что она была религиозная. Здесь только один очерк ее. Конецпольский23) осаждал козацкого гетмана Павлюка24) в местечке Боровичах. Заключили договор, по которому Павлюк отказался от гетманства и получил позволение безопасно возвратиться в свои поместья. «Но лишь только Павлюк вышел местечка, говорит летопись, поляки поймали его вместе с товарищами: как-то, обозным Гремячем, ессаулом Побидашем, Летацким, Шкураем и Путылкою. Всех их отправили в Варшаву и замучили жестокою смертию, содравши с них живых кожи. Отсеченные их головы разослали на страх по русским землям, голову гетмана вбили на кол в Чигирине, а головы его товарищей в Нежине, Батурине, Умани и Черкассах».
Война продолжалась безперерывно; верх одерживали поляки, что было поводом к следующим постановлениям на Руси. Все церкви, которые оставались при древней вере и не хотели принять унии, отданы в аренду (неслыханное дело) евреям и, притом таким образом, что арендатор мог, соображаясь с многолюдством вынуждать за каждое богослужение от 1-5 талеров, за крещение, брак, погребение и т. п. от 1-4 тимф 25) Позволение русским оставаться при вере своих отцов покупалось огромною податью, которая также была отдана в аренду евреям. Они не впускали в города и местечка никого, кто не имел, как собака, привешенной к шее бляшки с надписью: UNITA (уният), не заплативши некоторого количества денег. Позднее иезуиты не были довольны даже униатами и принуждали их к полному принятию римско-католическо веры. Унию презрительно называли хлопскою (мужицкою) верою.
Нужно заметить здесь, что варварство и тирания поляков превышала всякие меры. Мы обязаны этою честью отцам иезуитам. Уже при Сигизмунде III оказались несчастные следствия этого фанатизма и неправосудия в битве при Цецоре26), в которой козаки бились правда за нас, но по принуждению, а не по охоте, и с радостию оставили нас среди боя.
Король Владислав IV27) видел целое несчастие, грозящее Польше, от этой "тридцатилетней войны" и предлагал сейму иметь в виду благо отечества и оставить козаков при их вере и свободе, быть правосудным и показать себя представителем христианского народа. Но примас восстал против короля за то, что он вступается за схизму. О, великий Боже! Почему Ты не раздробил своим громом голову примаса! Но Ты дал людям и народам светильник разума и свободную волю не напрасно: примеру примаса последовал целый сейм. Отсюда - известная грамота Владислава гетману Барабашу28), которою сумел хорошо воспользоваться Хмельницкий29). Что ж удивительного, что настало несчастное царствование Яна Казимира30), что восстали самые страшные войны с Русью, что Хмельницкий вырвал внутренность нашего отечества и нанес смертельный удар в его грудь, что козаки соединились против нас с турками и татарами, что наконец подчинились Москве! Так, собственным неразумием мы потеряли преданный нам народ. Мы сражались за веру в папу, но с кем? С собственным народом, веровавшим во Христа! Мы сражались за веру в папу, за тридентский собор, за иезуитов и копали гроб для своего отечества!
Где же разум? Иезуиты выжгли, вывинтили его из польских голов до самого дна! Если мы желали обратить Козаков к римской вере, то нужно было выступить против них с превосходством нашего просвещения, а не с ничтожеством. Посредством просвещения восстал и расширился протестантизм; посредством просвещения победили бы Русь и иезуиты. Но в таком случае это было бы подражанием Лютеру и потому делом не достойным самых заклятых его врагов.
http://zapadrus.su/bibli/arhbib/1189-vzglyad-na-sostoyanie-polshi-polskogo-filosofa-xix-v-bronislava-trentovskogo-chast-i.html#comments