Как орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и черневшую вдали судьбу свою. Будет, будет все поле с облогами и дорогами покрыто торчащими их белыми костями, щедро обмывшись казацкою их кровью и покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблями и копьями. Далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и закушенными книзу усами: будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать их казацкие очи. Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не померкнет ни одно великодушное дело и не пропадет, как малая порошинка с оружейного дула, казацкая слава.

            Тарас видел, как смутны стали казацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать казацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы свыклись они с унынием, наведенном прощанием с товарищами. А между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянская порода – широкая, могучая порода перед другими, что море перед мелководными реками… Коли же безветренно и тихо, яснее всех рек расстилает оно свою неоглядную стеклянную поверхность, вечную негу очей.

                                                                                                          Н.В. Гоголь